Разбушевавшаяся стихия ввергла город во мрак ночи и холод пронзительного ветра: из-за непогоды большинство фонарей уличного освещения не работали и только всполохи молний, разыгравших в небесном куполе битву божественных масштабов, озаряли улицы города холодным светом, превращая переулки, площади и скверы в декорации монохромного театра. Томас не обращал внимания ни на ветер, ни на холод, ни на грохот грома, иной раз пробивавшего монотонную завесу звона дождя о крыши и карнизы домов оглушительным ударом такой силы, что сотрясались стекла в окнах, а ветер нещадно проверял на прочность деревянные ставни, пытаясь сорвать их с петель. Детектив всегда был терпим к любой погоде, но где-то в душе он любил, когда стихия показывала свою настоящую мощь и он находил что-то очень приятное в созерцании бушующего моря; завороженный подобным зрелищем он мог провести немало времени и часто предавался этому времяпрепровождению будучи юнцом. Однако, сейчас на это не было времени и Гилмор шел на встречу с Джулией в её резиденции, психиатрической лечебнице, стоящий на отшибе у побережья. Путь из его конспиративной квартиры на Рейвенхилл-роуд, вблизи парка Ормо, был неблизкий и прежде чем Эштон увидел замаячившие далеко впереди слабые огни окон и железные массивные врата о не менее массивных кирпичных колоннах с осыпавшейся от времени и сырости штукатуркой, он успел изрядно промокнуть, несмотря на вощенный плащ и кожаные сапоги, продубленные так, что теперь никакая вода им была нипочем (впрочем, характерный запах смеси березового дегтя и тюленьей ворвани уже почти выветрился за старостью лет). Вода струилась тоненькими ручейками за высокий бесформенный ворот, не выдержавшего борьбы с ветром и капитулировавшим еще на середине пути, а набиравший в себя воду вязаный свитер неприятно лип к коже; вельветовая же кепь совсем размякла от дождя и теперь налезала на лоб, норовя слететь на землю от особо сильного порыва ветра и шлепнуться на мокрую мостовую. Еще издали особняк поражал своей громадой, возвышаясь над остальным пейзажем и мало оттененный вековыми дубами и вязами, чьи роскошные кроны сплошной завесой закрывали дорожки в парке, производил неизгладимое впечатление, стоя на утесе, откуда обрывом открывалось холодное, бушующее свинцовыми водами, море. Первоначально построенный еще в конце XVIII века и изначально принадлежавший мануфактурщику, сделавшем состояние на производстве и экспорте льна, он затем переходил из рук в руки на протяжении последнего столетия, пока не оказался у доктора Мартина Майера Мёбиуса, открывшем психиатрическую клинику в 1877 году.

Типичный образчик ранней неоготики, он больше напоминал замок; фасад был выполнен в виде массивного портала с башнеобразными корпусами, упивавшегося в небо острым шпилем, поддерживаемый контрфорсами и аркбутанами, за место которого позже возвели колоннаду с отходящими вправо и влево портиками, образовавших по форме вогнутое зеркало. Строение, простое и строгое в планировке, затем стало, если хотите, ядром постепенно разраставшегося особняка, - каждое последующее поколение её обитателей переделывали или дополняли уже существующее здание новыми надстройками, добавив несимметричные боковые крылья соединенные с колоннадой галереями и заканчивавшиеся утопленными в землю и частично скрывавшимися в холму флигелями, переходившими в подвальные помещения и соединявшие здания на территории подземными коридорами. Результаты этих творческих поисков часто шли вразрез друг другу и не составляли цельной архитектурной композиции, но многие ошибки стилистических совмещений просто терялись на фоне всей громады здания, будь то высокая остроконечная крыша дома со статуей мученика, воздевшего к небу руки, неуклюже переходившая в покатую крышу мансарды, где покой водостоков охраняли химеры, чердачные окна прорубленные в каком-то хаотичном порядке или широкий, украшенный краббами и затейливой резьбой карниз фронтана, соседствующий со своими примитивными донельзя подобиями по портикам. Крылья особняка были выдержаны в пламенеющей готике, чьи пинакли с фиалами были увенчаны крестоцветами, вимберги завершались устрашающими лицами гротескных персонажей, а с краев контрфорсов и углов башен выглядывали с хищным взором гаргульи, через чьи раскрытые пасти сейчас нескончаемым потоком лилась дождевая вода. Левое крыло, обращенное к утесу, неожиданно заканчивалось высокой башней, откуда на все четыре стороны света, с каждого угла, смотрели вперед, готовые вот-вот сорваться в полет, крылатые чудовища, а шпиль заканчивался массивным изображением алхимика, в одной руке держащим свиток, а в другой философский камень, склонившим в усталой покорности голову и не явственно отсылающим своим видом к ассирийским гениям. Профессиональному взгляду здание психиатрической клиники показалось бы неудачным сочетанием разных стилей в архитектуре и отделке декора, но в целом особняк был колоритен и впитал в себя самые разные направления, вобрав устремления и вкусы его обитателей, населявших в разные времена и тем самым, был достаточно уникальным. Томас же любил осмотреть повнимательней особняк, - его глаза отдыхали наблюдая за викторианской готикой, после созерцания столь претившей ему колониальности Америки.

Томас прошел через ворота парка и пошел по длинной и извилистой дороге, мощенной красным кирпичом, несколько раскрошившимся за старостью, пока она не привела его к особняку. Войдя внутрь через массивную дубовую дверь в просторный зал обтянутый зеленым сукном, с высокими резными сводами, он поднялся вверх по лестнице с перилами, перевитыми змеями. Повсюду стояли прекрасные статуи, картины и гобелены, коими были богато увешаны стены, а покой охраняли рыцарские фигуры в полных латных доспехах, держащие в руках двуручные мечи, несомненно слишком длинные и массивные, дабы быть чем-то иным, чем декоративным парадным оружием. Поднявшись на верхний этаж, где находился кабинет главного врача, Томас зашагал по коридору вдоль однотипных тяжелых дверей, обитых стальными полосами, к концу левого крыла, где начиналась винтовая лестница наверх, ведущая к Джулии. Встав под звездчатым сводом, в чьей вышине потерялись нервюры и лиерны, Гилмор остановился перед вытянутым по всю высоту башни витражным окном, через которое бил свет молний все не утихающей бури. Вид отсюда на море был потрясающий и Эштон мог только восхищаться той красотой, которая открывалась с вершины, где находился кабинет Джулии; сняв кепь, детектив выжал её и протер лоб тыльной стороной ладони от воды. Вглядываясь в темный горизонт через разноцветный мутноватый витраж, протянувшийся ввысь на добрых два десятка ярдов, Гилмор невольно задумался о бывших обитателях этого величественного особняка, в бытность его до открытия лечебницы в нем. Завораживающее буйство стихии под густо-черным небосводом отсылало Томаса воспоминаниями и ощущениями к моменту его обращению, когда он видел силу бесконечной мглы и ярость вздыбившегося моря.

Прикоснувшись к витражу рукой, вампир закрыл глаза и сосредоточился на приятной прохладце кусочка стекла, шероховатом на ощупь; в коротком, стремительном видении возник мужчина, - вначале молодой и сильный, а затем уставший и седовласый уже старик, чье лицо невозможно было разобрать, только какие-то мутноватые тени быстро сменявшие друг друга. Он не раз стоял у этого витража и смотрел через окно в стрельчатой арке, любуясь морем, то спокойным, то беснующимся - это было его привычкой останавливаться здесь перед тем, как взобраться вверх по лестнице. И хотя лица его нельзя было увидеть, Томас отчетливо слышал его безмолвный вздох, которым сопровождалась каждая его остановка и невнятное бормотание себе под нос. Казалось, этого мужчину одолевали страшные тайны, которые он не мог никому поведать и оттого это тяжелое бремя тяготило его, заставляя сожалеть о том дне, когда он оказался в стенах этого старого, пропитанного вековой историей несчастных семей, особняка, отбиравшего у его обитателей надежду и молчаливо наблюдавшим их крах и банкротство. Сколько самоубийц знали эти стены, сколько слабых криков пронеслось в голове детектива, когда он коснулся дверной ручки, входя в это мрачное и угрюмое обиталище сумасшествия и отчаяния? Он был почти уверен, что гаргульи, химеры, демоны и драконы, восседавшие на каждом углу здания и возвышавшиеся над многими пинаклями, с ехидными самодовольными лицами провожали этих несчастных в мир, намного хуже, чем тот, в котором они закончили своё существование и искренне радовались каждой новой жертве, въезжавшей в особняк после непродолжительных запустений, которых было не столь уж мало за столетие. А когда старый готический особняк стал вместилищем сумасбродства и безумных стенаний, то те и вовсе должны были устроить пиршество; конечно, если бы могли.

Этот мужчина провел в особняке большую часть своей жизни и его отпечаток был силен; возможно ли, что это был сам Мёбиус, скончавшийся чуть более десятилетия тому назад? Кроме этого мужчины из видения у витражного окна никто не останавливался и не касался стекла, по крайней мере, в последнее время - не было и намека на чьи бы то ни было отпечатки, а Томас, стремительно осваивающий способности, был уже достаточно чуток к душевным следам на предметах. Яркая вспышка молнии и оглушительный грохот раскатистого грома вывели Томаса из состояния транса и рассеяли наваждение, растворив его дымкой; теперь его взору вновь предстало зрелище моря с перекатывающимися пенистыми волнами, столь высокими, что они смогли бы без труда потопить легкое судно. Убрав руку от стекла, он немного постоял, отходя от видения; Гилмор никогда не был впечатлительным, скорее скептически настроенным ко всему пессимистом, но неожиданный обрыв сцены несколько сбил его с толку. Впрочем, он быстро пришел в себя, растирая между пальцами пыль с витража, которая превращалась в сероватую грязь, смешиваясь с дождевой водой. Отойдя от окна, Эштон стал подниматься вверх по винтовой лестнице, целиком сделанной из стали, меди, чугуна и латуни. В пустоте башни гулким эхом отдавались шаги; оказавшись наверху, перед дверью кабинета, Томас несколько помедлил, затем медленно опустил ручку и отворив дверь вошел внутрь. Джулия сидела в кресле, обращенная взглядом к окну, откуда открывался вид на Ирландское море и едва видневшуюся в отдалении судостроительную верфь Белфаста; подойдя к ней неспешным шагом, он встал рядом, также смотря в окно и негромко поприветствовал её своим хрипловатым баритоном:

- Привет, Джулия, - произнес он, и после небольшой паузы добавил, - сегодня разбушевались как и погода, так и буйные, не так ли? - памятуя крики душевнобольных из правого крыла, где среди мерцающих огней свечей и электрических ламп носились санитары и врачи. Под желтоватым светом лампы ее бледная кожа приобрела какой-то теплый, почти человеческий оттенок, и Томас, слегка скосив глаза к ней, любовался её красивым, точеным лицом, втайне восхищавшийся этой женщиной и гордый служить ей. Легкий наклон головы обнажал тонкую, нежную шею с почти бархатной кожей, к которой прикоснуться Томасу удалось только лишь раз, - раньше он не так сильно восхищался красотой человеческого тела, но потом перестав быть смертным, он загорелся неподдельной страстью к прекрасному. Только злое предчувствие заставляло его не предаваться созерцанию целиком и он ждал пока заговорит Джулия о неизбежном деле. Хаос и разрушения, которые теперь поселились в Белфасте, разжигаемые все сильней и сильней революционными настроениями рисковали нарушить покой элизиума; впрочем, тот был уже безжалостно уничтожен огнем и серой. Паранойя Томаса сейчас только набирала обороты и он был готов услышать любую информацию о недавних событиях, дабы прекратить пустые досужие рассуждения идущие в его голове и приступить к анализу ситуации с более полными сведениями.

Но паранойя? Томас бы это так не назвал: осторожность, опасливость, предусмотрительность, дальновидность, пускай даже и порой преступное бездействие или излишнее промедление, но только не паранойя. И пускай будет трижды проклят тот, кто попробует это оспорить - доказывать сумасшедшему, что тот безумен, это как наливать воду в сифон, в надежде, что он однажды наполнится. И хотя детектив никому не доверял, он всецело верил Джулии и это доверие было построено не на опыте отношений или логических допущениях, а на чем-то намного более безотчетном и инстинктивном, и если честно, Томас никогда бы не смог её подозревать, даже если бы и захотел; психозы сильней доводов.

Отредактировано Thomas Ashton Gilmore (2014-08-21 17:30:11)

Она повернулась к нему, медленно, может быть слишком медленно, и вкрадчиво посмотрела на него своими черными глазами, словно бы гипнотизируя. Его обостренное восприятие поймало в этих бездонных глазах что-то, что заставило Томаса на миг потерять нить реальности происходящего и погрузиться в созерцание очей; однако, его быстро вывели из этого состояния слова Джулии. Кивнув ей, он подошел ко входной двери, где стояла напольная вешалка, выполненная из дерева, с гнутыми прутьями и массивными, почерневшими от старости, латунными ножками и повесил на неё свой плащ и кепь, с которых медленно стекала холодная дождевая вода, беззвучно капавшая на наборный дубовый паркет. Проследовав обратно, он сел на софу, чуть подальше от Джулии и света лампы, стараясь больше не поддаваться искушению заглянуть ей еще раз в глаза - он мог бы бесконечно долго плутать в их мгле, которую не могли разогнать и яростные молнии. Неприятно липла к коже и мокрая одежда, которая теперь оставляла мокрые разводы на обивке мебели; конечно, он мог бы отправиться к лечебнице и на автомобиле, но, если говорить на чистоту, Томас не рискнул выходить в такую непогоду на старенькой и видавшей виды "Жестяной Лиззи", которая все настойчивей требовала ремонта, а вода могла испортить и самые ответственные узлы.

Она заговорила снова и в конце улыбнулась - было очевидно, что состояние сумасшествия, которого был преисполнен старый замок, было ей родным и близким, а может и приятным, поскольку это отлично гармонировало с её кровью и образом мышления.
- Увы, госпожа, я не в состоянии оценить всю прелесть этой симфонии, - и на бледном лице Тома, с редкой щетиной и впавшими красными глазами, появилась едва заметная ехидная улыбка, скрюченная, скорее, в усталости, нежели в иронии. А после... она заговорила о деле, и, чуть подавшись вперед, повернулась к Томасу, наблюдая за ним. Детектив немного помедлил, собираясь с мыслями и обдумывая речь, а потом начал суховатым, почти без хрипоты, голосом:
- У меня было не столь много времени, чтобы что-то разузнать, но настроения, царящие в городе, несложно почувствовать: страх, паника, но они скорее подтолкнут людей к агрессии и насилию, чем к робости и бездействию. Революционный дух подталкивает наиболее реакционных горожан к мелким беспорядкам, за которыми еще может уследить полиция. Однако, я думаю, что такое состояние ненадолго. Кто бы не устроил взрыв, он не только спутал карты сородичам, но и подлил масла в огонь людским конфликтам, сделал саботаж флагом революционеров, - он замолчал, словно бы что-то обдумывая и старался не смотреть на Джулию, а рассказывать свои измышления куда-то в воздух, ибо знал, что стоит ему на неё посмотреть и он снова окажется в плену собственного восприятия, не к месту ставшего излишне восприимчивым к красотам человеческого тела, к коей стал падок Томас. Быть может, пока в нем не угасло человеческое, он даже питал к своей госпоже какие-то более сильные чувства, нежели узы родства? Для того, чтобы его нежелание смотреть на свою госпожу не было столь явным, Томас решил занять свои руки чем-нибудь, что давало бы ему негласный повод сосредоточить свой взгляд на чем-то ином, чем фигура Джулии, и тогда он решил провести ревизию оружия, благо, вода и действительно могла повредить пистолеты. Вынув из порядком набухшем от воды кожаной кобуры автоматический американский Браунинг, он нажал на кнопку защелки магазина и вытащил обойму, отвел слайдер до упора и отпустил, экстрагируя пулю из казенника, а затем быстро разобрал пистолет на ствол, затвор и рамку с возвратной пружиной. Вытряхнув отовсюду воду, он положил все детали сушиться под свет лампы на секретер, а рядом с собой оставил "красную девятку", которую достал из кобуры на поясе - при его паранойе он не мог остаться без оружия вообще, что-то должно быть рядом и исправно.

- Нет ли какой информации по сути произошедшего? Я, боюсь признаться, теряюсь в догадках, кто бы мог это спланировать и тем более выполнить. Я склонен предполагать и самые невероятные версии, пока у меня на руках нет какой бы то ни было существенной информации, - Гилмор обратил внимание, что непогода за огромным окном, с собранными двухслойными шторами с ламбрекенами, усиливалась и теперь настойчиво стучалась в окно. Разыгрывался шторм невиданных масштабов и он мог уже нанести городу серьезные беды... а также был отличным прикрытием для действий, которые нужно проводить под покровом ночи. Подумав о том, что сейчас неприятели могли строить козни и рядом с психиатрической лечебницей, Томас крепче сжал рукоятку Маузера и неосознанно, придвинулся чуть ближе к Джулии. Могучее, крепкое тело бывалого вояки напряглось и Томас несколько размялся короткими движениями, словно бы сбрасывая излишний тонус мускулатуры.

Отредактировано Thomas Ashton Gilmore (2014-09-01 21:43:54)