Маленькая, больше похожая на куклу, девочка сидела на крыше четырехэтажного здания и весело болтала ножками, задумчиво поглядывая на безоблачное небо и мелкую россыпь бриллиантовых звезд. Казалось, что целые галактики проносятся в больших карих глазах ребенка, прежде чем разлететься в ничто в ее бесконечной улыбке. Бледная кожа, веснушки, рыжевато-каштановые волосы, заплетенные в две симметричные косички, платьице с красивым передничком и немного грязные туфельки. Она была просто образцом ребенка, которого любили его родители, что в данный момент времени и ситуации в стране было редкостью. О ней заботились, за ней следили, она была действительно важной частью своей семьи. Прекрасное и чистое создание, странно, что не в кровати в столь поздний час.
-Ты правда волшебница? – в ее детском высоком голоске послышались нотки неуверенности, смешанной с легким восторгом, - Когда я рассказала про тебя братику, он сказал, что ты призрак. Вся белая!
В ее глазах вспыхнул огонек озорства, девочка тонкой ручкой коснулась длинной пряди молочно-белых волос, тонко хихикнув и улыбнувшись. Девушка, что сидела рядом с ней, улыбнулась в ответ, легонько отстранив руку ребенка от своих волос, хитро прищуриваясь разноцветными глазами. В ее странном, можно сказать, ярком, точно отражение солнца от утреннего снега, облике крылась какая-то тайна. Нечто опасное, хищное, словно дикий зверь в облике маленького белого кролика. Как это проявлялось? В безумно-притягательном взгляде? Или в холодящей кровь улыбке? Кто знает. Сущность вампира выступает магнитом для таких мотыльков-людей, что летят на свет и умирают в упоении от одного лишь поцелуя. Так было и будет, смертельная красота и безудержная попытка многих прикоснуться к вечности, ощутить ее всей кожей и сгинуть в небытие.
- Правда, - ее бархатный голосок заставил девочку вздрогнуть всем телом и расслабленно улыбнуться, - Завтра и братик в этом убедится. Он увидит все своими глазами…
Она обвела рукой ночной город, точно собирая в своей ладони крохотные огоньки домов, клубы дыма из труб, далекий шум редких машин. Чем не волшебство под столь прекрасным звездным небом? Ингрид Вайсс вдохнула в себя холодный ночной воздух и, улыбаясь, выдохнула:
- Два ангела, два белых брата,
На белых вспененных конях!
Горят серебряные латы
На всех моих грядущих днях.
И оттого, что вы крылаты -
Я с жадностью целую прах.
Девочка восхищенно замолчала, хлопнув глазами, а затем радостно засмеялась, хлопая своими маленькими ладошками. Она не совсем поняла, о чем был этот стишок, но хорошо представила двух крылатых мальчишек, ее младшего брата и его друга. Ей показалось это очень смешным и она захлопала сильнее, ощущая при этом как тонкие холодные руки ночной волшебницы прижимают ее ближе к себе. А затем была боль и оборвавшийся на высокой ноте смех.
Инге пила кровь маленькой девочки зажмурившись, легонечко придерживая ее тело за спинку. Вместе со сладкой, точно фруктовый сок, кровью ребенка в ее голову пришла забавная мысль о том, что она могла бы стать отличной матерью. Она так замечательно развлекает детишек, те всегда задорно смеются перед тем, как навсегда замолчать. На их мертвых губах всегда играет теплая улыбка, а в опустевших глазах остается луч солнца, единственное, что она не может у них забрать. Интересно, а есть ли у брата дети? Ведь прошло столько времени. Стала ли она тетей? Тогда ей непременно будет нужно стать лучшей в общении с детьми. У нее будет целая уйма времени отрепетировать встречу со своими племянниками, какими бы взрослыми они ни были.
Вайсс ощущала себя почти живой, даже мысль о брате отошла на второй план. В моменты питания, что были, кстати, довольно деликатны в ее понимании, все чувства обострялись. Это было невероятно, это было восхитительно и совершенно страшно, если глядеть со стороны. Безвольная ручка девочки обмякла и невольно обвисла в тугих объятьях «волшебницы», что с удовольствием поглощала остатки жизни из этого маленького тельца.

Но вдруг случилось нечто интересное. Словно рождение сверхновой, взрыв, прорыв, сладкое томление в груди и океан возможностей, что вновь захлестнул ее с головой. Голоса, звуки, шепот, крик, мольба, дыхание, чей-то взгляд… Сеть Малкавиан вновь поймала еще одну рыбку из себеподобных. Инге буквально ощутила идущее раздражение, панику, целый шквал паранойи и грубый толчок словами: «Я го-ло-ден...». Кто это был? Она никогда прежде не чувствовала в сети подобной жажды, подобного голода, подобной близости от себя. «Брат», - пронеслось в ее голове со скоростью превосходящей время.
- Брат, - выдохнула она в ночь, отпуская тело малышки, что упав из ее объятий, скатилось по козырьку крыши вниз и, преодолев притяжение земли, с глухим звуком упало на каменную мостовую. Утром ее найдет местная торговка, при этом своим истошным криком перебудив половину округи. В городе поползут ужасные слухи о ночном кошмаре, призраке, что заманивает малышей на крышу и сбрасывает их вниз. После того, как детей станет пропадать больше, таинственного призрака будут звать Гамельнским дудочником. Ирония в том, что частично они были правы.
Но до утра еще бесконечно много времени. Это время будет даровано лишь ей и ее брату, ее братишке, что, может быть, подал такой четкий сигнал в сеть. Инге расхохоталась и бросилась бежать по крыше дома, улыбаясь ночи так, словно это было первое свидание. Ее совершенно не волновало расстояние и скорость, она просто неслась так, как ей позволяло вампирское тело и возможности, не обращая внимания ни на что, только на голос, голос, голос… Грубый голос, что, возможно, принадлежит ее драгоценному, ее возлюбленному, ее родному брату. Ему, только ему, никому другому, кто мог бы помешать.
Но ее ждало разочарование. Холодное и липкое чувство отчаянья и беспросветной тоски, только она увидела того новообращенного вампира, что и послал в Безумство свой голодный сигнал. И все, что она могла сказать, стоя в метре за его спиной:
- Ты не брат, - в ее глазах разбился о камни кораблик «Надежда», -  Так кто же ты?
Не дожидаясь ответа, она юркнула вперед, задумчиво касаясь оружия в его руках тонкими белыми пальчиками. На лице появилась блуждающая улыбка чеширского кота.
- Но ты пахнешь Войной, - она жадно потянула носиком, хитро щурясь и продолжая сиять своим присутствием, - И, как любая Война, ты голоден! Чертовски голоден! Готов сожрать города и даже страны! Но ты не брат… - ее ликующий тон в одно мгновение сменился глухой тоской. Впрочем, та не задержалась долго.
- Ты не найдешь так жертву, если будешь слоняться по округе в таком виде! Неужели птенец выпал из гнезда? О, бедный, - она покружилась, взмахнув длинными волосами и, обнажив клыки, блеснула ими, делая реверанс, - Ингрид Вайсс. Или просто Инге для тебя, Сородич.
Она веселилась, свежая кровь бурлила в ней ища выход, а этот мужчина… чем не подходящая компания на эту ночь?

Не брат. Ни манерами, ни речью, ни внешностью, ни запахом. Словно ты разбиваешь скорлупу ореха, а внутри вместо ядрышка находишь лишь гнилую пустоту. Словно ждешь праздник, но не чувствуешь праздничной атмосферы, лишь гнетущую грусть в груди. Брат пахнет смазкой и порохом, кровью и дымом, потом и смертью, сладким трупным запахом и горьким привкусом дорожной пыли на губах. Этот же птенчик источал запах металла, пороха, голода и тонкий шлейф духов своего сира, что липкой ладонью сжимал внутренности в кулак. Это был вкус опасности, паранойи и недоверия, граничащего с потенциальной агрессией. Она видела его ауру* лишь урывками, словно через бледную призму различая отдельные цвета с любопытством ребенка, дорвавшегося до калейдоскопа. Дисциплина Прорицание всегда была ее любимой, в ней она находила некую близость с братом и своим сиром, что и развил в своей ученице все необходимое для того, чтобы уметь легонечко открывать шторку мироздания и заглядывать в грядущее и настоящее. Целая бесконечность возможностей в одном лишь взгляде на существо! Но эти красивые переливы салатового, темно-синего и серого не радовали ее так сильно, как могли бы. Ведь эта красота не была ее братом. Этот еще не ограненный драгоценный камень был лишь одним составляющим их Клана, еще один винтик системы, может, более удачный, чем она. На момент ее кольнула грусть, точно игла коллекционера, пронзающая тельце редкой бабочки. Она так сильно хотела его увидеть.
- Томас… - «А как звали брата?», - а что ты предпочитаешь из еды? И почему ты без сира? – «Как он выглядел?», - Она не будет против нашей охоты?
Она развернулась и побрела по улице быстрыми короткими шажками, помахивая руками из стороны в сторону, словно заведенная маленькая куколка. Качая головой и насвистывая мелодию, девушка неторопливо оглядывала местную архитектуру, неслышно принюхиваясь к воздуху. Кстати сказать, ее сир всегда это делал по-волчьи, с шумом втягивая воздух и скалясь на луну (причем он всегда знал где именно луна, даже если ту скрывали тучи), чем безумно веселил свою подопечную, что всякий раз едва-едва справлялась (а иногда и не справлялась) с желанием взобраться на его шею и завыть на ночное светило. Чудные были деньки!
Их путешествие было всегда спонтанным. Они вдвоем просто знали, куда и когда нужно прийти, чтобы застать войну в самом ее расцвете. Увидеть воочию красоту цветка с кроваво-красными лепестками, что раскрывается и источает притягательный аромат, на который словно мухи летят люди, люди, люди… И они. Бессмертные проклятые, что в своих безумных поисках смысла и брата следуют безрассудному желанию быть в самом центре военных действий, что могут привести к их окончательному концу. Неоднократно Сородичи говорили об их безумии как о безумии окончательном и губительном. В один момент и Инге и Винсент будут сожраны войной и уйдут в небытие, в Малка, в свое начало. Ни одного из них данный факт не тревожил. Они просто существовали и упивались своим существованием настолько, насколько это возможно.
Воздух наполнил сочный вкус человека, столь нежный и изысканный, что, казалось, его кровь уже наполняет ее глотку. Сладкий запах человеческой женщины еще не прошедшей ту самую незримую черту, отделяющую ее от юности. Лакомый кусочек плоти так не вовремя решивший прогуляться по темной улочке. Ингрид ускорила шаг, на мгновение забыв про Томаса, а вспомнив, резко обернулась на каблуках, с широкой улыбкой на губах замечая:
- Я чувствую прекрасную жертву, - ее зрачки расширились от восхищения и предвкушения, - Она не так далеко от нас, около пяти минут и примерно бесконечности, если мы так и будем стоять!
Обостренные чувства* способность довольно спорная, вроде и помогает найти идеальную жертву в таком муравейнике запахов и вкусов, как Белфаст, но и совершенно отвлекает на таких мелочах, как, например, интересный перелив разбитого стекла на дороге. На какое-то мгновение Инге буквально засмотрелась на этот грязный кусочек, брошенный и сломленный, но столь же красивый и ослепительный. Его грани, толщина, цвет, форма…
Стряхнув с себя морок, девушка коснулась пальчиком своих тонких губ и повела за собой Томаса, вид которого был одинаково равнодушным для каинита, что страдал от сильного голода. То есть на вид он был довольно нервным и, хоть и пытался казаться спокойным, изредка терял контроль над собой, сглатывая при удобном случае. Видно было, что в охоте он не искушен и по его состоянию готов был вцепиться в глотку любому первому встречному. Однако подобная неразборчивость чужда Инге, что упорно вела его навстречу той самой лакомой девчушке, пока еще не догадывающейся о том, что сегодняшняя ночь станет для нее последней.
- Чувствуешь ее? Идет параллельно нам по соседней улице, - альбинос хихикнула, - Сейчас она повернет, и мы встретимся с ней, как встретимся мой брат и я.
Она кивнула Томасу головой, чтобы тот шел первым, при этом продолжая тихо совершенно по-девичьи хихикать. Идея встречи с братом показалась ей забавной и теплой, точно одеяло из овечьей шерсти или глоток глинтвейна в холодный вечер. На мгновение ее глаза остекленели, а хихиканье оборвалось, точно проглоченное внезапно подувшим ветром. Она не помнила вкус глинтвейна, но помнила его тепло, сравнимое лишь с теплом солнца. Огненная река внутри, жар тысячи светил, ставший ядом. А жаль.
- Иди же, - несколько раздраженно бросила она, поднимая глаза, в которых уже не было столь много безумия как прежде, - Ты ведь помнишь, как выпускать свои клыки, птенчик?
Выпустив свои, она зашипела, подгоняя своего спутника к девушке, чье присутствие уже ощущалось в воздухе. Ингрид отвернулась, закрыв лицо руками, чувствуя, как убаюканное безумие вновь начинает разъедать ее разум, возвращаясь вновь и вновь с мыслью о нем, нем, нем…
- Оставь глоточек мне и братику, - она заулыбалась вновь, а рассудок заволакивала пелена хаоса и навязчивых идей.

* Использована дисциплина Прорицание. Восприятие ауры (2) и Обостренные чувства (1).

Отредактировано Ingrid Weiss (2014-08-17 18:38:54)